блаженный ИоаннТри дня и три ночи не мог я упокоиться, ошарашенный этим:
‘Бог предвечно, безусловно постановил: некоторых спасти, а прочие пусть гибнут. Любые заслуги и подвиги грешников значения не имеют, равно как и злодеяния предызбранных’ . (Августин Гиппонский, IVв. )Теперь понятно почему митрополит может заниматься оргиастическим гомо-группенсексом и не каяться. Почему епископ без зазрения совести может сказать: ‘не могу (прежде не уложив себя с мальчиком) приступить к литургии’. И ничего себе, без зазрения совести приступает!
Как могла произойти подобная эвтаназия совести? Теперь понятно – согласно их хитроумной политтехнологии злодеяния ‘предызбранных’ не засчитываются. Такой у них бог.
Заурядные политтехнологи второго Рима по заказу слепили ‘государственный образ веры’: надуманный бог, искупитель, культ, жрецы-попы для надзора. Такова общая схема.
Божество – субъективное, злобное и, как говорится, с какой ноги встанет, туда и склонится. Что касается искупителя, так ли важно: Христос ли Он, Митра, император Август, Дионис, Заратустра или Мани. Главное страху напустить, культ запустить. Желательно с красивым пением. И госнадзор для острастки, ‘чтобы неповадно было’.
читать дальшеВ основе юридической доктрины три тезиса.
1. Христос Богочеловек искупил на Иерусалимской Голгофе тьму всеобщей греховности.
2. Освободил от рабства, умер и оставил по себе епископов, обладающих юридической неприкосновенностью.
3. Они же судьи и за ними последнее слово. Врать можно без зазрения совести. Ведь сказал Павел: Христос отменил иудейский закон благодатью.
Прощение грехов возможно единственно заслугами Христа, которыми всецело владеет контора. Никакие личные подвиги не засчитываются (ведь ‘заслуги грешников не имеют ровным счетом никакого значения’). Одни от века ‘превечно и безусловно предызбраны’, а значит, сколько бы зла ни творили они – спасутся. Другие от века прокляты. А значит, каких бы высот святости не достигли – канут в пропасть на вечные муки.
Такой ‘справедливый’ у них божок.
Причем, если попытаешься вчитаться в принципы, какими руководствуется это ‘высшее существо’ – заранее назовут еретиком. Ясно ведь: последняя судебная инстанция на земле – контора с откупными грамотами. Верховный Злодей постоянно гневается на своих маленьких детей-марионеток и карабасию-барабасию. Надо удовлетворять и ублажать его гнев жертвой-откупом.
Одна задача у варварского Рима – упразднить Великую Церковь любви. И чем больше амвросиев медиоланских и августинов гиппонских появляется на горизонте, тем в более глухие катакомбы уходит Святой Грааль, и святые прячутся в своих скитах подальше от духа этих катехизаторов.
*
В задачу истинных помазанников входит, согласно евангельскому Христу, рождение свыше. Одним касанием мессианистического жезла преображают они последнего из грешников.
В задачу римских злодеев типа Августина входит нечто противоположное – второе рождение от нижних. Касаясь жезлом проклятия, они запечатывают человека как неизлечимое, вопиющее, бесконечное зло. Как воплощение адово.
Покаяние? Единственно в рамках римского ‘таинства исповеди’, поскольку ни одни грех не может быть прощен в силу фатальной предписанности. И удел у человека фиксированный – кайся не кайся, молись не молись.
Кто же на земле определяет превечные уделы? Церковь. Проклиная святых, она обоживает себя. Озмеивая человека как потенциального помазанника – обоживает институт. Лукавому удалось достичь своего: Божество в лице ‘раба греха’ озмеено, змей в лице фарисейской конторы ‘синагоги сатаны’ обожен.
Теперь Люциферу осталось только сказать Божеству: ‘Убирайся прочь отсюда! Меня они признали своим божеством, Тебя же отвергли. Слышишь? Ты хотел обогатить их любовью Христа. Посмотри, какие от этого плоды! Посмотри, какой степени злодейства и изуверства достигли те, кто действует от имени Твоего Христа’.
*
Формула предопределения в августинианстве сводится к следующему.
1. Первородный грех – генетический, передался по наследству всему человечеству. Избавиться от него не может никто. Несмотря ни на какие попытки, человек запечатан навеки грехом и чугунной плитой вечного проклятия. Спасти его (и то с оглядкой, в зависимости от настроения ин-квизитора) может только римский институт.
2. Люди – мерзавцы и сволочи, пустейшее пустое пустых… Только и жди от них зла и предательства. Человек хуже, чем он о себе думает. Хуже себя самого. Хуже в миллион раз, сколько бы ни вглядывался в себя и ни искал потенциальных и бессознатель-ных, еще не выявленных грехов. Место ему только в аду.
3. Спасителем оказывается… ‘Святая Инквизиция’(!). Как злобнейшая злобных мачеха будет она предстоять перед злобнейшим злобных отчимом, чтобы ходатайствовать о пасынке, круглом сироте. Так и бьется бедное дитя между отчимом и мачехой, не догадываясь даже, что у него есть обжигающий Отец и обожаeющая Мать. Их безусловный покров и обещает, что однажды выберется он из земной ‘концентрационной зоны’ и вернется на небеса.
*
Августинов труд ‘О граде Божием’ сводится к одному:
земное государство – сборище преступников и мерзавцев, на которых нужна твердая узда. Но и ее мало. Земной град это бесы как падшие ангелы и бесы как люди, им вторящие. Иначе, одно сплошное мракобесие.
I. Спасение у земных правителей единственно в сотрудничестве с церковными властями. Оправдание государства только лишь в том, чтобы стать римским сателлитом.
Осатанив человека наведенной пор-чей, как мерзавца и исчадия адова греха, Августин наводит порчу на царства, княжества и государства земные. Отныне в их задачу входит помогать римскому престолу уничтожать святых.
‘Институтом оправдания зла’ можно называть их. Непонятно разве теперь, почему мафия, криминал, педо, гомо и лесбо у них в почете? Или почему Рим молчит по поводу калифорнийского позорища (где 500 священникам-педофилам удалось откупиться за 400 млн. долларов)?
Или думают они на страшном суде оправдать с десяток монастырей и откупиться от своих грехов?
Напрасно вы ждете хоть одного сло-ва покаяния от папы. Августинианская порча спустя 17 веков действует безупречно, срабатывает автоматически. Ведь какой суд над ‘предызбранными’? Их злодеяния не засчитываются.
И еще, Боже, какое презрение к человеку! Любые, слышите, заслуги самые высокие и прекрасные и подвиги значения не имеют, если римская контора записала вас в число от века предписанных к погибели.
II. Политтехнология Рима оправдывает убийства, злодеяния, рабство. Конквистадоры отныне будут убивать миллионы индейцев. Конквиста и крестоносцы оправдывают себя римской индульгенцией. Отныне геноцид не-винных и святых станет правилом, равно как и возведение на престол проклятых.
Рабство Августин оправдывает ссылками на Тору. Разве не сказано, что Хам будет служить Симу и Иафету? ‘Иафет’ это они, римские владыки, а ‘Сим’ – евреи с их Торой. ‘Итак, потомки Хама, согласно законодательства нашего Всевышнего, вы должны служить европейской белой расе’.
III. Разумеется, трудно найти чело-века, который пошел бы за столь варварски чудовищной доктриной. Значит к вере надо принуждать силой. ‘Не учить надо, а принуждать к учению. Не обращать, а насильственно крестить’, – настаивает первый отец мировой инквизиции. И не надо никого убеждать, а надо насылать войска и чинить примерную казнь в наущение другим.
В подражание своему учителю Амвросию Медиоланскому, посмевшему упрекать земных царей ‘в нарушении промысла’ Августин пишет земным владыкам: ‘Нет никакого греха в том, чтобы физически расправляться с сектантами. Иначе их не уничтожить’. И гипноз этого змея таков, что добрые земные властители посылают войска.
С тех пор заставить убивать невинных можно только доктриной индульгенции, заступничеством римской церкви.
*
Августина – отца доктрины первородного греха – обвиняю я во всех переворотах и проклятых социальных системах мира сего. Авторитарные репрессивные режимы в конечном счете опираются на фундаменталистскую теорию об изначальной проклятости человека. Ничто им так не угодно, как доктрина о первородном грехе.
Напротив, светлая цивилизация, серафическая, солнечная откроет в человеке нескончаемой красоты божественный потенциал. Необходимо светильничье око, чтобы не фиксировать злоумышленно и холодно в человеке его болезнь и порчу, а вскрывать потенциал.
Открывать в нем то, что еще никто не смог открыть, чего он сам о себе не знает, те богатства, о который сам не подозревает.
Вот какая нужна религия человечеству.